Серков Лев Анатольевич

Родился 13 мая 1937 года в поселке Оха Сахалинской области. Умер 12 ноября 1975 года в городе Новосибирске.

Художник-график, живописец, член Союза художников СССР с 1968 г.

В 1958 г. окончил с отличием Фрунзенское художественное училище. С 1961 по 1965 г. жил в Магадане, сотрудничал с Магаданским книжным издательством, нештатный художник. Участник художественных выставок с 1963 года.

 В 1965 г. - переехал в Новосибирск. Сотрудничал с Западно-Сибирским книжным издательством, нештатный художник.

Участник выставок: I зональная выставка «Советский Дальний Восток» (1964), зональные выставки «Сибирь социалистическая» (1967, Омск / 1969, Красноярск / 1974, Томск), Республиканская выставка молодых художников (1966), Всесоюзные выставки акварели (1969, Ленинград / 1972, 1975, Москва), Республиканские выставки «Советская Россия» (1967, 1970, Москва), выставка трех зон «Урал, Сибирь, Дальний Восток» (1971, Москва), «Графики Новосибирска» (1971, Варшава, Польша), VII Международная выставка художников-графиков Сибири (1974, Франция), Международная выставка книги (1975, Москва).

Профессиональные награды: Диплом II степени Всероссийского конкурса искусства книги за художественное оформление книги «Тувинские сказки», Диплом II степени за иллюстрирование книги «Бурятские сказки», Диплом II степени Всероссийского конкурса искусства книги за мастерство художественного оформления книги «Ключ счастья».

Произведения находятся в коллекции Новосибирского государственного художественного музея.

Художник Серков.

Серков приехал в Новосибирск осенью 1965 года. По всей вероятности, он не собирался оставаться здесь. Ему хорошо жилось и в Магадане, где он по праву занимал место перспективного молодого живописца, был своим человеком в книжном издательстве и некоторое время даже его художественным редактором. В начале 1960-х годов в Магадан собралась писательская и художническая молодежь, любившая Север и самих себя, сильных, деятельных. Они росли в бивачной жизни как люди и как творческие работники и Серков рос вместе с ними. За четырехлетний магаданский период он поднялся от добросовестного воспроизведения натуры до выявления существенного в ней. Он бы еще жил на Севере со своими друзьями-соперниками, естественно возрастая на постоянной целеустремленной работе, но жена его Татьяна перед родами отправилась к родителям в Новосибирск и, сопровождая ее, Серков уехал из Магадана, не порывая, впрочем, связей ни с тамошней организацией Союза художников, ни с книжным издательством. 

Творческая среда Новосибирска середины 1960-х годов была гораздо шире магаданской и, главное, иной по духу. В Новосибирске между писателями и художниками уже не было сплочения. Оно было в довоенное время. В отдельно взятых творческих союзах не было единого направления. Зато в личностях и в группах было больше разнообразия сравнительно с Магаданом, выше профессионализм. 

Председателем Новосибирской организации Союза художников в те годы был Н.Д. Грицюк. При нем одна за другой устраивались персональные выставки, потому что Грицюк считал: ценно не отдельное произведение, а позиция художника в искусстве, ее и нужно выявлять выставками. Серкову, начавшему осознавать свою особенность, творческая атмосфера Новосибирска пришлась по душе. Она помогала ему окончательно сложиться, хотя он понимал задачи художника не по Грицюку. 

Грицюк и в молодые годы к житейским подвигам не стремился, тундру шагами не мерил. Ему с лихвой хватило военных дорог от Сталинграда до Вены. Чем старше он становился, тем менее важными для него становились житейские обстоятельства творчества и тем важнее делались события, происходившие в его собственном, в отечественном, в зарубежном искусстве. Серков относился к искусству тоже очень серьезно, однако он не мог забыть себя в нем. Ему важно было самоутверждаться не только за мольбертом, но и в кругу друзей. Он попробовал импровизировать в живописи, как это делал Грицюк, но импровизация ему не далась, и он оставил это занятие. Его сила была не в создании нового, а в личном, стало быть в новом прочтении уже известного, что тоже немало. 

Грицюк притягивал к себе масштабом своего дарования, но к нему у Серкова прямой дороги не было. Гораздо ближе Грицюка Серкову были В.В. Семенов, А.Н. Никольский, И.П. Наседкин. Они – почти его ровесники, они – даровитые художники, окончившие институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина в Ленинграде, куда Серков пытался поступить после службы в армии, не поступил, остался с багажом Фрунзенского художественного училища, и хотя теперь как будто не нуждался в уроках высшей школы, все же сохранил уважение к системному профессиональному образованию. Новые друзья быстро оценили способности и деловые качества Серкова. Он был принят в их среду, и Магадан стал вспоминаться им уже как страна юношества, полная романтических былей и небылиц. 

В Магадане Серков сочинял песни и пел их под аккомпанемент гитары (он пережил увлечение Булатом Окуджавой), то есть был, так сказать, бродягой-поэтом, образ которого в те годы носился в воздухе Сибири и Дальнего Востока. В Новосибирске литературно-музыкальная струя в творчестве Серкова стала угасать и, угасая, заменяться поэтикой в живописи. Художник становился профессионально более зрелым, но долго еще его искусство сохраняло отголоски юношеских брожений. 

Он привез в Новосибирск практически все, что сделал в Магадане. В массе живописных графических произведений есть у него несколько вариантов композиции «Сети». На полях одной из них написано: «Весной развешенные сети ловят юную неопытную зеленую траву. Осенью в них попадают шуршащие золотые листья, усталые в своей красивой обреченности. На исходе дня первого запуталось в сетях облако, но налетел ветер и от него остались сотни маленьких свидетелей его чистейшей белизны. И на исходе дня последнего упал снег, и неубранные сети тянулись на фоне его черной траурной кисеей». 

Тема «Сети» продолжалась в Новосибирске еще почти десять лет. Иногда она принимала сюжетно-бытовой облик – рыбаки штопают сети, развешенные на специальных столбах с перекладинами,- иногда лирический с изображением девушки возле сетей, ждущей кого-то с моря, но чаще всего изображение сетей не сопровождалось жанровым мотивом и тогда они представляли собой неопределенную монументальную торжественную форму. 

Разложить все эти варианты в строго хронологической последовательности и тем самым проследить ход мысли автора довольно трудно, хотя часть их датирована и может служить ориентирами в расстановке растянувшейся на всю творческую жизнь живописно-графической серии. При всех неточностях прослеживания путей развития одной темы в творчестве Серкова все же видно как отходят от нее конкретные бытовые черты и как невнятное томление духа перерастает в утверждение простоты и силы. Серкова помнят в Новосибирске по немногословным емким картинам небольшого размера. Серков – глыба. Недаром с годами он стал оказывать большое влияние на ближайшее окружение, особенно на группировавшихся вокруг него молодых художников. Но эта глыба была расслоена противоречиями. 

Серков мог бы гордиться тем, что он успел сделать в книжной графике: количество и качество работы в этой области ставят его в ряд с лучшими иллюстраторами книги в Новосибирске 1960-1970-х годов. Однако он делал вил, будто работа для книжного издательства для него – житейская необходимость, не более того, и многие приняли его игру за действительность. Пять лет спустя после смерти художника ближайший приятель Серкова живописец и график Семенов немало удивлялся, когда узнал, что Серков рос во многом благодаря работе с книгой, что он был надежным сотрудником сначала Магаданского областного, затем Магаданского и Западно-Сибирского книжных издательств и, наконец, одного Западно-Сибирского, и что этой работой он по праву заслужил несколько почетных дипломов. 

Желание Серкова сделать вид, будто он совсем не иллюстратор можно понять, учитывая его усилившееся в Новосибирске тяготение к творческой независимости и к отходу от повествовательных сюжетов. Этому тяготению не противоречит работа над оформлением книги и про себя Серков это хорошо знал, но так как понятие иллюстрации наводило на понятие некоего сопровождающего текст рисунка, то он и почел за лучшее в глазах товарищей сместить акценты в своем творчестве. Своей магистральной линией он хотел утвердить станковую живопись и умел убедить в том интересующихся. На самом же деле графика его ровнее, разнообразнее и качеством не уступает живописи. 

Изображая себя человеком стихии, он был способен на долговременное планирование своей работы, на почти производственный стиль жизни, что и вывело его на высоты профессионализма. На подрамках его отдельных картин сохранились малозаметные надписи: «Загр/унтовал/ июнь 1972 г.», «начал писать 1 марта 1974 г.». Может быть он отмечал и этапы работы на холсте, ведь он завел себе толстую тетрадь, куда вписывал названия выставок, в которых он участвовал, название, технику и размер принятых на выставку произведений. Если какие-либо из них приобретались с выставки, он записывал и сумму оценки. 

И при том в нем пульсировало что-то ему самому неподвластное, подлинно стихийное. На вторую половину 1960-х годов приходится сильнейшая вспышка неясных неуправляемых чувств. Она отразилась в сюжетах «Одинокая собака», «Одиночество», в трактовке образа Дон Кихота едущего и одновременно никуда не едущего на своем Россинанте, углубленного в свой нездешний мир. Тогда же он написал ряд пейзажей с немотивированными действиями присутствующих в них персонажей. Во время этого брожения он оставил прежнюю семью, завел новую, что-то, возможно, в себе переломил и успокоился, вступая, как показывает его творческое наследие, в полосу зрелого неторопливого развития. 

На начало 1970-х годов приходятся если не самые лучшие произведения Серкова, то во всяком случает самые цельные с точки зрения художнической позиции. Сюжетной немотивированности в них уже нет. В тех случаях, когда Серков надписями дополняет свой замысел, видно, что его интересует многоликая реальность, а не зыбкий мир предощущений. Так на зарисовке Западно-Сибирского металлургического комбината, куда он ездил для сбора материала к очередным произведениям, он пишет: «На газонах идет посадка травы». Мысль о том, что живая растительность не должна уничтожаться индустрией в зарисовке и в последовавших акварелях пластически не выражена, как не выражена литературная идея в цикле «Сети». Но как не похожа она на скорбную лирику надписи на «Сетях»!

Теперь Серков создает композиции с двумя-тремя тяжеловесными крупными фигурами, объединенными неторопливым действием. Его «Пильщики», «Купание в маленькой речке с красным мостом», «Новый дом у старых берез», оставшийся незаконченным, показывают простые дела, вознесенные на уровень вселенских событий. И он прав. Из простых дел состоит вся наша жизнь, в том числе и самое значительное в ней. 

К сожалению, золотой век Серкова оказался недолгим. Его корабль получил пробоину в новом семейном отсеке, и его понесло по наклонной вниз к небытию. Он не стал работать хуже. Он потерял целеустремленность. Он мог бы пройти полосу очередного кризиса на инерции взятого разгона. Мог бы, да не прошел. Последний диплом «За мастерство художественного оформления книги «Ключ счастья»» ему присудили уже посмертно.

П.Д. Муратов

http://www.pdmuratov.org/serkov/serkov.html